Современной среде культуры, ввергнутой в производство благодаря расширенному кругу институционализации, программирования, может соответствовать горизонт зрелища, с присущими ему чертами. Прежде всего, горизонт зрелища подвижен, ибо события, модели, проекты возникают и тотчас ускользают. Для того чтобы событие, модель или проект имели какую-то устойчивость, для того чтобы можно было попытаться высказаться о них, исходя из своих намерений и всей своей жизни, им необходима точка опоры в среде. Когда в среде человека, в его повседневной жизни все становится относительным, ему ничего не остается - только смотреть на эту скользящую перед ним относительность, наблюдать ее, словно спектакль. Если невозможно включиться в множащиеся и сталкивающиеся события, то нужно сесть на обочине дороги истории и смотреть, как проходит мимо череда актеров, политиков, артистов, ученых и иногда философов.
С этим связана и вторая черта горизонта зрелища: зрелище побуждает к тому, чтобы на него смотрели, оно заставляет не думать. Еще Аристотель заметил по поводу театра, что он дает человеку возможность испытывать страсти, которые не угрожают его собственной жизни. Почему бы не распространить эта проницательное замечание на культуру, целиком превратившуюся в зрелище?
В течение тысячелетий горизонты культуры изменялись неоднократно в тесной связи с преобразованиями среды и изменениями верований. Но никогда не было такой культуры, которая представляла бы собой лишь хрупкую модель поведения; никогда не было культуры, сведенной лишь к технике действия, знания, толкования. Если нравы и идеалы производят, подобно тому, как производят лен и полотно, зачем думать о них? Не остается ли смотреть, как их производят?
И, наконец (это третья черта горизонта зрелища), в подобной ситуации существенную роль играют посредничество и посредники. Между культурой как средой и культурой как горизонтом продолжают существовать посредничество и посредники, влияние которых значительно возросло: священник, мудрец, проповедник, философ, ученый, критик в области искусства и литературы, учитель, профессор... Наши школы и наши университеты, наши церкви и наши партии, наши академии и наши парламенты основываются на этом постулате. Промежуток между культурой как средой и культурой как горизонтом занимает педагогика в самом широком смысле этого слова.
Следует обратить внимание на тот момент, что XX в. породил феномен "конгломератной культуры". Это значит, что открытия в области живописи, музыки, психологии, этики не "стыкуются" с теоремой Гёделя о принципиальной неполноте арифметики, с концепциями "черных" и "белых" дыр, "многоэтажного" вакуума или концепцией метавселенной как уникального экземпляра, который в структурном плане является неисчерпаемым множеством всевозможных целостных миров (вселенных). Иными словами, современная научно-техническая культура представляет собой своеобразный набор различных культурных микрокосмов, которые требуется синтезировать в единое целое.
В ходе рассмотрения западной культуры XX в. не следует забывать, что она отнюдь не является единообразной, ибо в ней имеется множество местных разновидностей, обусловленных в каждом конкретном случае особенностями традиций, природными условиями, обычаями и образом жизни населения. Вместе с тем нельзя закрывать глаза на то, что в современной западной культуре широкое распространение получает так называемая массовая культура. Нередко эта культура воспринимается в Европе как чисто американское явление, хотя это и не совсем так. В европейских странах, по крайней мере, последние два века, существовала и существует с традиционной высокой культурой и культура рыночная, массовая. Во Франции, например, такого рода массовая литература получила наименование "бульварной", в России она называлась "литературой толкучего рынка".